Как-то раз мне сказали: "Ты любишь экстрим потому, что никогда не попадала
в серьезные передряги: не разбивалась, не ломала себе ничего. Если бы
это с тобой произошло, ты тут же бросила бы этим заниматься". Честно говоря,
я не нашлась, что ответить. Да, я срывалась с нижней страховкой и летала
по три-четыре метра, но единственным результатом были разбитые локти и
коленки, врезалась на мотоцикле в ограждение, но всего лишь сильно ушибла
плечо. Я никогда в жизни ничего себе не ломала, даже в детстве. Мне трудно
было представить, как бы я повела себя после серьезной травмы. Ведь можно
сколько угодно говорить о том, что в случае опасности ты сможешь отдать
жизнь за своего друга и сможешь убить противника, но пока такой момент
не настал, ты никогда не можешь быть на сто процентов уверен, сделаешь
ли ты это на самом деле или нет.
В декабре прошлого года мы с друзьями, как обычно, пошли на скалодром.
День был самый что ни на есть обычный. Мы шутили, смеялись, строили планы
на вечер и на ближайшие выходные. Ленка сказала мне, что хочет попробовать
пройти по большим стенкам с нижней страховкой. Я вспомнила, какой панический
ужас вызывали у нее первые восхождения не то что с нижней, а даже с верхней
страховкой, вспомнила, как потом, преодолев себя, она провешивала в
Крыму
"Ниф-Ниф" и "Наф-Наф", пусть и несложные маршрутики, но она делала это
сама и с нижней страховкой. "Конечно, попробуй!" - сказала я. "Я уверена,
что ты сможешь". Она пристегнула к обвязке оттяжки, я проверила, правильно
ли у нее привязана веревка. Никогда не стоит встегивать веревку в карабин
при прохождении с нижней страховкой, хочешь жить – ввязывай ее непосредственно
в обвязку. Этот Сарапаевский урок я усвоила твердо – чем меньше различных
приспособлений между тобой и скалой, тем меньше шанс, что одно из них
откажет.
Первый шлямбур, куда можно было встегнуть оттяжку, находился метрах в
трех с половиной от пола. "Попроси ребят встегнуть тебе первую оттяжку
и продеть в нее веревку", - сказал Сарапаев, страховавший в этот момент
Сережу. "Я сама встегну", - сказала Ленка. "Конечно, она сама встегнет,
Сергей Борисович!" – сказала я. Ленка полезла на стенку. Она проходила
эту стенку не раз и практически свободно, но только с верхней страховкой.
Нижняя же подразумевала то, что тебе придется зависнуть на несколько секунд
на одной руке, а второй встегивать оттяжку и вдевать в нее веревку. Дойдя
до уровня первого шлямбурного крюка, она потянулась к нему, но с удобной
зацепки дотянуться не удавалось. Она поменяла положение на стене и попробовала
еще раз, но с тем же результатом. Перестроилась по другому и, вися на
неудобной хваталке, попыталась встегнуться. Опять неудача.
Я не знаю, что в этот момент происходило у нее в голове. Меня в такие
моменты обычно охватывает страх. Страх, блокирующий волю, страх, от которого
деревенеют мышцы, Страх, только избавившись от которого или преодолев
который, ты сможешь продолжить начатое. Я видела, что руки у нее устали,
техника стала неверной, она вцеплялась в зацепки так, что белели пальцы,
и руки от этого уставали все больше. Ей удалось повесить оттяжку, но сил
на то, чтобы продеть в нее веревку не оставалось. "Слезай или прыгай",
- крикнула я. Видимо, она решила отвисеться на оттяжке, на ней и вправду
удобнее, чем на хваталке. Она схватилась за нее рукой, но ослабевшие пальцы
соскользнули, ее развернуло на оттяжке от стены, и она упала на пол. На
маленьком и большом скалодромах воцарилась тишина. Все неотрывно смотрели
на нас. Я оглянулась по сторонам. Почему-то из этого момента мне больше
всего врезались в память остекленевшие глаза Шурика, отказывающиеся осознавать
происходящее.
Когда я только начинала лазить с нижней страховкой, у меня случались
подобные падения. Надо сказать, они довольно неприятны. Скальные тапки,
имея абсолютно жесткую тонкую подошву, не дают амортизирующего эффекта
при приземлении, и ноги здорово отбиваются. Лена повалялась немного и
резко вскочила на ноги. Опять упала и несколько раз ударила кулаками по
полу. "Огорчилась", - подумала я. "Ладно, сейчас остынет, снова полезет".
Но снова она не полезла. "Нога", - почти простонала она, я взглянула на
ногу, и мне показалось, что пятка просто выскочила из тапочки. Секундой
позже я поняла, что пятка внутри, но чуть выше того места, где кончается
тапок, образовался странный бугор, который сначала я и приняла за пятку.
Дальше все завертелось как-то само собой и, хотя этот день врезался мне
в память в мельчайших деталях, до сих пор остается ощущение того, что
это происходило не с нами, а с какими-то актерами, а мы лишь наблюдали
за этим со стороны. Хотя, думаю, у Ленки такого ощущения не было. Нога
дико болела.
Дальше был Склиф, и
еще мы подарили Ленке кусок веревки и оттяжку, повесили их над кроватью,
чтобы она училась встегиваться. Было ощущение собственной вины и нелепости
происходящего (там же было всего каких-то два несчастных метра!). Но так
произошло, и это было реальностью, данной нам в ощущениях. Ногу прооперировали.
Пяточная кость не была раздроблена, лишь сломана со смещением. В пятку
вставили металлический штырь, и Ленку отправили домой выздоравливать.
Насколько я понимаю, нога болела все время. Днем, ночью, постоянно. Во
время наших вечеринок боль заглушалась выпивкой, в остальное время она
мало чем заглушалась. Я спросила ее: "Ты будешь лазить?" И услышала ответ:
"Разумеется". Прошло четыре месяца.
|
