Это не отчет в его традиционном понимании, а рассказ об увиденном и навеянном увиденным, о прекрасной, неповторимой и интригующей Италии.

«Увидав на клетке со слоном надпись тигр – не верь глазам своим».

Пиза встретила нас вызывающими тревогу и легкое беспокойство сигналами «SOS». Такси, на котором мы ехали из аэропорта, скользило по ухоженной дороге. Мы ехали в порт на яхту со странным названием «It is life». Где-то вдалеке виднелись умиротворяющие и манящие силуэты гор, а на столбах мелькающих вдоль шоссе, с удручающим постоянством висели вызывающие недоумение и озабоченность таблички «SOS».

В Пизе определенно что-то было не так. Я подумал, что может быть эта тревога заложена в самом названии города? Не зря же у них башня наклонилась. Да и название её чего стоит - Пизанская башня! К счастью для Пизы я оказался не прав. Башню надежно подпирали трудовые пизанские руки, не дающие ей упасть, но и не собирающиеся возвращать ёё в вертикальное положение. Руки заняты, зато карманы открыты. Для потока туристических евро.

Я представил себе монетный холм , подпирающий основание башни. Он помогал измученным непосильной работой пизанским парням подпирать застоявшуюся в раздумье - падать или не падать, склоненную башню. Холм быстро рос, пополняясь серебристым потоком падающих из ниоткуда монет. Вот он уже поднялся до уровня крыш домов, окружающих пизанское чудо. И, наконец, башня исчезла. Гора монет поглотила ее. И только над вершиной радостно трепыхался, наклоненный под тем же углом что и скрывшаяся башня, флаг. На нем был нарисован упитанный мужчина в окружении непонятных геральдических знаков. Я решил, что на флаге представлен кто-то из выдающихся местных жителей. И, чтобы идентифицировать его, высказал про себя предположение - если местная жительница называется пизанка, то соответственно житель мужского пола называется пизец. То есть, продолжил я свои логические умозаключения, на флаге изображен упитанный или иными словами полный пизец. И тогда я понял, как мне тогда казалось, значение сигналов SOS.

Сквозь верхушки деревьев, стоящих неприступной шеренгой вдоль шоссе и закрывающих от постороннего взгляда пизанское достояние, я пытался рассмотреть хотя бы на облаках отблески сверкающей вершины, но деревья закончились, а сказочное видение рассеялось, так и оставшись в моем воображении. А мы оказались в порту.

На первый взгляд небольшой и ничем не примечательный, если бы не его пизанское происхождение. Но чем он был наполнен! Вам безусловно знакомы наши Российские порты. Грязная затхлая вода торчащие из нее проржавевшие обломки, резиновые колеса и лишь иногда порадуют взгляд одинокие свежевыкрашенные суда пытающиеся придать себе горделивую осанку. Они выглядят цветком, попавшим на помойку. К сожалению, бумажным.

Здесь же воду я сначала просто не заметил, и оценить степень ее загрязненности не успел. Поскольку она была почти вся закрыта корпусами судов. Это были целые стада судов. Их мягкие обтекаемые обводы вызывали восхищение. Сверкающие округлые бока вальяжно и царственно возлежали на воде. Они были как живые существа. Сытые и ухоженные. Породистые и величественные. Неповторимые и неповторяемые Каждое зачатое по отдельному проекту. И это было настолько непривычно моему глазу, привыкшему к единому стандарту и поточному методу изготовления.

А над всем этим металлопластиковым великолепием возвышался лес мачт! Притянутые к палубам тросами, они вразнобой покачивались над бухтой, подчиняясь движениям волн и создавая ощущение внутренней жизни. Неспешной походкой, переваливаясь с борта на борт, они перетаптывались друг возле друга, и чуть поскрипывая застоявшимся такелажем, осматривали суетящихся внизу людей.

На одной из ближайших яхт вялым порывом ветра слегка развернуло флаг и мне показалось, что я увидел там знакомый силуэт. Мачта покачнулась и противно скрипнула. Флаг снова обвис, спрятавшись за верхушкой яхты. Я не успел обдумать, чтобы это могло значить, потому что машина резко свернула, и еще одно пизанское видение исчезло.

Пока мы ехали, по лабиринту серых портовых улиц, я с интересом наблюдал, что на обочинах дорог, среди традиционных припаркованных машин, как равноправные члены колесного сообщества, диковинными вкраплениями, стояли катера и яхты. Были ли они на колесах я не заметил. Но вопрос остался.

Выплеснуло ли их сюда морской волной или это гибрид яхты и машины, плод деятельности продвинутых пизанских яхтсменов? Наконец, миновав, порадовавший глаз, недостроенный серый каркас железобетонного сооружения, напомнивший Родину и пробудивший счастливую мысль о том, что и у них тоже все как у людей, мы подъехали к причалу.

Здесь уже не было радовавшего глаз леса мачт, а стояли важные и надменные тяжелые яхты. Они чинно растянулись вдоль всего причала, отвернувшись от нас носовой частью в сторону моря и, делая вид, что мы им совершенно безразличны, слегка покачивали кормой. Почти на всех яхтах висели выдвижные трапы, соединяющие корму с причалом. Но людей совершенно не было видно. И самое удивительное – охраны тоже.

Пройдя по узкому трапу, выступающему подвесной консолью над узкой полоской моря, мы вступили на территорию Великобритании, о чем свидетельствовал вяло развевающийся флаг на штоке яхты. Территория была трехпалубная. Длиной 25м. Перед нами возвышалась двухстворчатая стеклянная стена, одна половина которой исполняла функцию двери. Это был вход в кают-компанию. Прежде чем войти внутрь каюты нам предложили снять обувь. Мол, на яхтах не принято ходить в обуви. Только босиком.

Я не стал возражать и начал разуваться, но это предложение пробудило во мне приятное представление о японских традициях и захотелось, чтобы внутри кают-компании нас ожидала японская девушка в кимоно, с подносом, на котором стояли бы чашечки с подогретым саке. Впрочем, можно и не японская, и лучше не с саке, а с коньячком. Хорошо бы Коктебель. В толстых пузатых бокалах. И с лимончиком!

Но британский лев коньячком не баловал, а саке вообще не признавал. Равнодушно зевнув с флага, он коротко предложил: - Заходи. На улице уже сгущались сумерки, поэтому внутри горел свет. Неяркий, приближающийся к интимному.

- Может девушка все-таки есть, - возникло в мозгу. - С коньячком!

Я попытался принюхаться и заглянул внутрь. В дальнем углу находились два мягких светлых дивана, рядом с которыми стоял низкий стеклянный журнальный столик. Ближе к входу, в тон к диванам, обосновался обеденный стол, с приставленными к нему деревянными складными стульями. У левого борта стояла тумба неправильной формы с встроенным в нее телевизором. У правого еще одна тумба на которой возвышался светильник сделанный из огромной морской раковины золотистого цвета. За ним стояли большие стеклянные настольные часы в окружении четырех толстых, откормленных, усатых, с длинными хвостами крыс…

На следующий день мы выходили в море.

Рослый, упитанный капитан - разговорчивый поляк с подвижными, хитроватыми глазами, стоял за штурвалом на верхней палубе и громко, но несколько нервно отдавал указания. Механик и кок, выполнявшие при швартовке роль матросов, отдавали концы. Они тоже нервничали. Яхта в составе этой команды выходила в море первый раз.

Мы уже почти вышли из строя пришвартованных к причалу яхт на середину неширокой бухты и начали поднимать якорь. Якир, как его называл капитан, не поднимался. Якир зацепился за какой то трос, лежавший на дне бухты.

- Да, это Пиза, – подумалось мне. – Так просто отпустить нас она не хочет.

Я осмотрелся вокруг, пытаясь найти какие либо признаки толстого пизанца, кажется начавшего нас преследовать, но ничего подозрительного не обнаружил. Кроме, конечно, зацепившегося якоря. Наконец якорь был освобожден и мы благополучно заскользили по спокойной морской глади к выходу из бухты. Капитан, преодолевший первые трудности путешествия, прошедшего под тенью Пизанской башни, радостно, трубно и гласно прогудел оставшимся у причала катерам и яхтам.

А я, в состоянии приятного возбуждения, бегал с борта на борт и снимал на видео стоящих на длиннющем пирсе, замыкающем бухту, людей, занимающихся рыбной ловлей, и длинные вереницы машин стоящие прямо у воды. Нам приветственно махали руками, а мы величественно удалялись в море.

Это было великолепно! Свежий морской воздух наполнял тело бодростью и восторгом! Удаляющийся итальянский берег, с радующими глаз изломами гор, подпирающих сизовато- голубой смог итальянского волшебного неба пробуждал романтическую истому…

Да! «That’s life»

Час спустя приятно-возвышенное состояние путешественников, ушедших в открытое море в поисках новых приключений, стремительно ухудшалось. В море штормило. И мутило.

Нельзя сказать, чтобы это был шторм. Яхту не швыряло с одного пенного гребня на другой. Но подобно качелям она раскачивалась под моими ногами и пыталась вывалить из меня, бывший еще несколько часов назад замечательным обед. Теперь содержимое моего желудка казалось отвратительным на вкус, на запах и на цвет. Я стоял широко расставив ноги и мужественно вглядываясь в линию раскачивающегося горизонта пытался стабилизировать отяжелевшее и протестующее против насилия тело. С обедом расставаться было жалко.

Крысы нагло посверкивали бусинками глаз и как ни в чем не бывало сидели возле часов, издевательски напоминая, что до берега ближайшие часы мне не добраться. Тогда я понял, что пока у меня еще есть силы, надо добираться до кровати.

Держась за перила, я спустился по крутой винтовой лестнице вниз и изображая шарик для пинг-понга, отскакивающего от стен узкого коридора добрался до каюты. Широкая двуспальная кровать, равнодушно покачиваясь, приняла меня в свои объятия, но мне эти объятия не понравились. Это были объятия опытного и жестокого борца садиста, который размазывал меня по ковру кровати и безжалостно пытался выдавить из меня обед.

В задраенный иллюминатор каюты стучались вспененные волны. С громким грохотом они стучали в борт яхты, отступали и вновь набрасывались на несчастный иллюминатор. Волны просились внутрь. Они яростно боролись за свое право оказаться внутри. Обед просился наружу. И тоже проявлял настойчивость. Я решил, что пришло время познакомиться с унитазом. Он был красив. Настолько, что у меня появилось желание его обнять. Но его красота была бессодержательна. И тогда я его осчастливил. И наполнил его содержимым.

Теперь мы с ним были блики по духу и по содержанию. Как верный друг, он разделил мою тяжесть, и мне стало легче. И я решил, что теперь я не одинок в этом море.

Яхта, преодолевая водные склоны, печально постанывала и покряхтывала. Казалось, она разделяла мои страдания и неустроенность и тяжелыми вздохами выражала свои соболезнования. Я зашел в каюту, оставив своего друга в биде, и решил извлечь из шкафчика рюкзак, чтобы заняться разборкой снаряжения и вообще чем-нибудь себя занять.

Открыв дверцу шкафа, я увидел, что мой рюкзак мокрый и стоит в луже воды, а сверху, из перегородки льется вода! Мокрое пятно, образовавшееся на потолке, из которого собственно и лилось, показалось мне удивительно знакомым. Напрягая, расколбашенное волнами сознание, я всмотрелся. Ну, да! Вот голова, вот корпус, ноги. И льет то, сволочь такая, прямо между ног! Да это же полный пизец! Как он сюда сумел пробраться?

Аврал! Свистать всех наверх!

Расталкивая стены пинг-понгового коридора, я понесся наверх, чтобы спасать своих, ничего не подозревающих попутчиков и готовиться к эвакуации с яхты. Я взлетел по крутой винтовой лестнице на мостик и столкнулся с невозмутимым капитаном, который сонным взглядом пристально всматривался в мокрую даль.

-Там! - Я указал пальцем вниз. - Там вода!

Капитан оторвался от созерцания горизонта и вяло перевел взгляд на приборы.

- Ну, а што там еще может быть? Конешно вода. – Он наклонился над прибором и добавил. – 47 футов.
- Да нет! В каюте вода!

Капитан крутанул рулевое колесо и, вернувшись слегка ожившим взглядом к горизонту, произнес: - А крысы на месте?

- Боже мой, да при чем здесь крысы? - подумал я но, несколько успокоенный мужественным поведением капитана пошел в кают компанию.

Крысы смотрели на меня вызывающе и злорадно, но были на месте.

- На месте…- растеряно сказал я капитану.
- Ну, тогда это конденсат. – Равнодушно произнес капитан.
- Какой конденсат? – Моему возмущению не было предела. – Там хлещет как из ведра!
- На вкус пробовал?
- Ну, да! А если это пизец?
- Паника на корабле, - укоризненно произнес капитан. – Ну, идем посмотрим.

Я не стал объяснять капитану, что он меня неправильно понял, боясь, что он не поверит в мою историю, и молча пошел за ним. Мы спустились в каюту. Вода все еще подтекала. Капитан протянул руку и набрал в раскрытую ладонь воды.

- Я же говорил пресная. – Произнес капитан, потрогав кончиком языка воду, и затем начал рассказывать мне что-то о превратностях судьбы яхты, о ее ремонте, о том, что наверное кто-то что-то недоделал, где-то недовинтил или перевинтил. В общем успокоил. Я понял из его рассказа, что корабль вовсе не разваливается на части, а это обычная рабочая протечка. И сделал для себя вывод о том, что у меня неверные представления об их сервисе, что у них рабочие тоже пытаются халтурить. С этими счастливыми мыслями я решил выйти на корму и подышать свежим воздухом.

Яхта стремительно неслась, вспенивая воды Тирренского моря, и оставляла за собой уходящий в бесконечность след расходящихся волн. Крысы с корабля не сбежали. Жизнь налаживалась. Пьянящее счастье мореплавателя случайно уцелевшего в бушующем море охватило меня и расслабило.

Послесловие для читателя, имевшего возможность со мной общаться

Если вы сильно или немного удивлены после прочтения рассказа, то я с этим уже сталкивался. Прочитайте еще раз эпиграф. И попробуйте отыскать его многогранность.

Когда я написал свой первый сценарий, мне, после его прочтения, народ с удивлением (причем удивлением настолько ярко выраженным, что хотелось подставить обе руки поближе к глазам, на случай, если они начнут вываливаться) задавал, в общем-то, оскорбительный вопрос: - Ты это сам написал?

Ввиду того, что я написал не один сценарий, то к этому вопросу уже как-то привык. Не говоря уж о том, что понимаю, что сам создаю повод, для того чтобы услышать такой вопрос.

В оправдание своей необщительности и, даже некоторой отчужденности, я мог бы написать достаточно длинное объяснение или даже рассказ, но скажу кратко - так сложилась жизнь. Сожалею, если кого-то обидел или даже просто огорчил тем, что не пошел на контакт или не поддержал его. Просто когда-то, в детстве мне надели маску индейца. Хао! Я все сказал!

А продолжение, если захотите, последует.
Всех обнимаю.