В 40-х годах наша экспедиция вела геодезические работы в районе Крестового перевала. Под пункты триангуляции¹ были намечены Казбек, Шан, Чаухи и другие вершины района.

Я был огорчен, когда узнал, что мне выпало отработать Шан, а не Казбек, как я втайне надеялся. Но кто же мог угадать, что попытка отнаблюдать Казбек будет стоить жизни моему товарищу, а Шан окажется немилостив и к нам.

Скальный массив Шана расположен в 20 км к востоку от Казбека, высота - 4552 м, острая вершина напоминает опущенный обухом книзу топор. До нас на Шан было совершено одно советское восхождение (1937 г.) прославленным альпинистом А. Б. Джапаридзе. И с «потерей» Казбека меня примиряло то, что с нами должен был идти во главе группы альпинистов заслуженный мастер спорта Алеша Джапаридзе.

Уже при подготовке он напоминал не раз: руки восходителей должны быть свободны, весь груз за плечами, в рюкзаках. Кроме обычного альпинистского снаряжения нам нужно было поднять на вершину точные инструменты, металлические и деревянные конструкции геодезического знака, даже цемент.

* * *

Погожим августовским утром прибыли мы по Военно-Грузинской дороге к устью реки Кистинки у ее впадения в Терек. Нас уже ждали альпинисты с мастером спорта Келешби Ониани². Лучший, если не единственный, путь к Шану проходит по правому берегу Кистинки. При ее длине около 20 км падение равно 3000 м. Воды с ревом низвергались по каскаду зубчатых каменных ступеней. Гул, скрежет, глухие удары валунов покрывали голоса. Крутую тропинку прижимают к воде нависшие черные скалы. Даже привычные к горам кони осторожно ступают меж камнями, косясь на реку, нервно поводя ушами.

Заминка. Тропа круто полезла вверх. Проводники решают провести лошадей по воде. Передняя лошадь нехотя ступает в воду, несколько осторожных шагов - и бешеный удар потока: лошадь забилась в воде, судорожно вскидывая голову. Лишь общими усилиями отняли ее у реки. Пришлось развьючить лошадей и налегке провести по скалам.

После привала у скалистых отрогов под висячим ледником переходим на скалы. Шесть наших топографов и восемь опытных альпинистов сразу взяли высокий темп. Изредка слышится команда ведущего: «Внимание. Сократить дистанцию. Разрушенные скалы». Цепочка сжимается, обходя огромные валуны.

Шевельнувшийся камень передаем из рук в руки. Гребень сузился настолько, что мы передвигаемся сидя, свесив по обе стороны ноги, нащупывая опору триконями. Остановка: путь преграждает то «жандарм», то бергшрунд. Джапаридзе ведет по крутому подъему ледника параллельно скалам.

- Почему бы не перейти в пологий кулуар? - спрашиваю я.
- Прислушайтесь.

То и дело свист: камни. Их можно проследить по белым вспышкам льда.

Продолжаем лезть короткими зигзагами. Черные лица, раскрытые рты с распухшими губами. День клонится к закату, но ведущий неумолим: ледник лавино- и камнеопасен. Альпинисты обеими руками опираются на ледорубы, они тоже передвигают ноги с трудом, и только слышится хриплое дыхание да позванивание кошек о лед.

Встали на ночлег, когда изрядно стемнело. На крохотном ледяном бугре еле уместились три палатки.

До восхода нужно пересечь кулуар, взобраться к перегибу переметного ледника. К 10 часам вышли на ледник. Высота «3800». Короткий отдых, завтрак.

Джапаридзе с Ониани ушли на разведку. Над ущельями клубятся облака, но нас уже пригрели лучи солнца. Вершины отсюда не видно, к ней ведет нависший над головой гребень. Переходим на скалы, ожесточенная борьба за каждый метр высоты. Скалы разрушенные. Ноги теряют точки опоры. Прижавшись к стене, ощупью ставишь ногу: держит. Но резкие перепады гребня заставляют с досадой терять набранную высоту.

Сказывается недостаток акклиматизации: хорошо держится только абхазец Энвер Папба из села Эшери. Заболевших уложили среди камней, надежно привязали к скалам.

Изредка в разрывах тумана можно увидеть бесснежный пик, до вершины 100-150 м.

«Ура! Шан! Вершина!» - Джапаридзе размахивает своей же запиской, которую он извлек из тура, никем не разобранного за шесть лет. Тур полуразрушен, оставленный там Алешей небольшой портрет весь в дырах, с холста отваливается масляная краска. Невдалеке осколки стекла да мелкая щепа - все, что осталось от рамки. Тогда мы и не подумали, что такой вид тура и его содержимого должен насторожить нас, но, счастливые и порядком усталые, мы не обратили на это внимания.

Вершина - это взгорбленная скала семь на три метра, вниз уходят почти отвесные стенки. В трещинах снег: вода будет. Куда же поставить палатку? Где сложить имущество?

Но все мои сомнения рассеяли альпинисты. После отдыха и сытного обеда расчистили площадку. Палатка уже растянута на ледорубах. По совету горцев вершину опоясали по кругу и крест-накрест канатом на скальных крючьях.
Кроме Шана альпинисты должны построить геодезический знак на «Хевсуретской Ушбе», башневидной Чаухи (3689 м). С нами остается невысокий выносливый крепыш Симон Хуцишвили. Правда, он не знает русского языка.

Последним спускается по веревке Джапаридзе.

- Ждите меня, когда окончите наблюдения. Не вздумайте спускаться сами.

Утро отличное. Ровный свежий ветер с востока. Лучи рассвета окрашивают розовым цветом сахарную голову Казбека, высекают искры на ледниках восточных склонов. Изучаем горизонт, заполнили рекогносцировочный журнал. Помощники выбивают яму в скале для центра геодезического знака. Час, другой, из ущелья выползает туман, а центр еще не заложен. Что это с моими ребятами? Нетерпеливо берусь за молоток и через несколько минут бессильно опускаю. Голова кружится, сердцебиение, никак не надышишься. Только совсем под вечер зацементировали наконец железную трубу, утеплив ее телогрейками: боимся, что ночью бетон замерзнет и придется начинать все сначала.

Поднялись мы засветло. Было решено, что это утро отдадим товарищу, который вот уж седьмой день сидит на седловине Казбека. Я подумал. «Ведь если стану наблюдать, ему не на что будет визировать». Быстро собрали тур, установили штангу с черным визирным цилиндром. Залег рядом, слежу в теодолит за Казбеком. Час, другой, но к пирамиде на Казбеке так никто и не подошел. Напрасная жертва! Поднялся туман. Только несколько дней спустя узнал я, что у наблюдателя на Казбеке О. А. Мусаеляна был тогда приступ горной болезни и он не выходил на вершину.

Делать нечего, с досадой разобрали тур, ждем погоду. Симон добывает воду: расстелил плащ-палатку, насыпал тонкий слой снега, посыпал черными камешками. Они поглощают тепло солнца, и снег энергично тает. Жаль, что нельзя запасти воды: ночью все замерзнет.

В этот же день нас посетили удивительные гости - стайка бабочек, по снегу ползет паук. Видимо, всех их занесло ветром.
Утро третьего дня на вершине застает нас у инструментов. Тихо, ясно, но крупные облака уже притаились на склонах. Плохой признак. Начал измерение углов, но вскоре облака закрыли Шерхоту, затем и Казбек. Ветер. К полудню нас окружила свинцово-серая мгла, почти стемнело. Проверяем крепления палатки и запасы продуктов. Обернутый в плащ-палатку футляр с теодолитом привязали к выступающему стержню центра.

Под вечер резко похолодало, пошел снег, ветер достиг ураганной силы. Палатка наша стоит с подветренной стороны, высота ее не больше метра, и невольно сомневаешься, выдержат ли полотнища из двойной прорезинки.

Вдали громыхнул гром, вспышка молнии выхватила из темноты напряженные лица. На самых низких октавах ревет ураган, шуршит и скребет сухой снег. Оглушительные раскаты сотрясают скалу, где-то грохочут обвалы. Поминутно рядом ослепительные молнии. Не легко заснуть под такой аккомпанемент, по мы все же забылись.

Проснулись все сразу, внезапная острая боль пронзает все тело. Трое взрослых кричат, корчатся, извиваются в своих спальных мешках. Что же произошло?

Белая молния с шипением разрядилась в палатке. Новый удар болезненно отдается во всем теле.

- В палатку бьют молнии. Немедленно вон!

У входа лежит Папба. Не переставая кричать, пытается расстегнуть палатку, руки не слушаются. Лезу через тела товарищей, обеими руками рванул застежки.

Какой ужас! Вся скала в огне! Я невольно попятился. На голове зашевелились волосы. Увиденное трудно постичь... Вся скала в огнях. На каждом выступе, на грани буквально каждого камня колышется небольшой, как пламя свечи, синевато-белый огонек. Огни выделили каждую грань нашей скалы; в непроглядной тьме зловеще светятся и зубцы ближних утесов. А вокруг снежный ураган, грохот, сверкают молнии.

Не помню, сколько времени длилось это оцепенение, пока меня не осенило: огни святого Эльма.

- За мной, товарищи! Это огни неопасные, - и первым вылез из палатки.

Ухватившись за спасительные веревки, иначе ветер сорвал бы со скалы, отползаем на 3-4 м от палатки. Лежим, прижавшись друг к другу. Огоньки возникают на руках, на плечах, на голове. Не стать бы мишенью для молний. «Снять пояса, выкинуть из карманов все металлическое».

Оставил только часы. Сбивчиво объясняю: перенасыщенность скалы отрицательным электричеством Земли, близость положительно заряженных облаков, истечение избыточного электричества. Внезапно совсем рядом с шипением возникает столб белого пламени высотой с метр, а толщиной в руку и через секунду исчезает, оставив дымящийся оплавленный камень. Разряд! А что, если следующий произойдет на нас?

Глянул на циферблат (благо от огней светло): 11 часов вечера. Еще вся ночь впереди! Десяток минут. Еще десять. Засыпает снегом, руки и ноги стынут. Мы выскочили в том, в чем спали: штормовые костюмы, носки. Закоченели, руки уже не могут держать веревку. Но выхода нет: в палатке верная гибель.

Только минут через сорок пять потухли все огни, будто выключили рубильник.
- В палатку!

С трудом разгибая онемевшие руки и ноги, вползаем в палатку. Вон из палатки ледорубы, бинокли, кухню, консервы, ботинки. Лежим поверх мешков разбитые, потрясенные. Палатка упала, ее придавило выпавшим снегом. До рассвета дважды тряхнуло, но уже слабее.

И вот мутное утро четвертого дня.

Гроза продолжается с той же силой. Но надо осмотреть палатку и имущество. Подпираем палатку планками от визирного цилиндра. Теодолит в круглом металлическом футляре цел: ведь на объемных металлических предметах электричество распространяется по поверхности. Часть выброшенных ночью предметов - бинокль, котелок - слетела в пропасть.

9 часов утра. Присаживаюсь на крохотной площадке перед входом в палатку. Разутый Симон стоит на коленях в палатке. И тут страшный удар в левое плечо бросает меня навзничь. Краем глаза успеваю увидеть, что Симон упал, из палатки валит белый дым. На время теряю сознание.

Открываю глаза. Что это?.. Я горю!.. Горит вся моя одежда. Слышу отчаянные вопли Папбы, но еще не знаю, что с ним. Напрягая силы, хочу залезть в палатку. Между ней и скалой много снега, и я зарываюсь в него. Кое-как потушился, ползу в палатку. Там уже Папба. Его сильно придавило к скале волной разряда. Охая, одеждой и руками он тушит пылающие лохмотья одежды Симона. Тот лежит ничком, без движений. Разряд в двух местах прожег дырочки в кровле, ударил Симона в затылок. На волосах выгорел кружочек. Разряд скользнул вдоль спины и ног, большие пятна ожогов на спине, на руках, на ногах. В нескольких местах кожа полопалась, края трещин обуглены, местами уже вздулись багровые волдыри.

Мое состояние и вид не лучше.
- Переверни его.

Симон открывает глаза. Живой. Вот и он протяжно застонал. Папба стащил с нас истлевшие ватники, перевязал простынями и полотенцами, привел в порядок уцелевшую одежду.

Осознаю сложность, пожалуй, даже безвыходность положения. Двое тяжело поражены (как оказалось, ожоги III степени). Нужна немедленная медпомощь: ведь через 3-4 дня может начаться гангрена. А погода такая, что наладить связь сигналами немыслимо. Да и кто поможет, альпинисты на восхождении...

- Слушай меня, Папба! Положение тяжелое. Не попадем в ближайшие дни к врачу - погибнем. Помощи ждать неоткуда. Ты один уцелел; утихнет буря, надо идти за помощью.

Долгое тяжелое молчание. Оба отлично понимаем: в одиночку такой маршрут почти что верная гибель.
- Хорошо. Я пойду, - только и ответил Папба.

Близится вечер. Лежим неподвижно, подобно бревнам. Больно. Обожжешь палец, и то больно, а когда обожжено все тело, ни с чем, кажется, не сравнить эту боль. Ночью бредим. Папба сторожит всю ночь, оттаскивает от выхода, куда я все время рвался.

Утро пятого дня. Гроза продолжается, кругом серые тучи, но ветер утихает.

Папба взял пару сухарей, банку консервов, достал ледоруб, кошки, веревку. Зашевелился и Симон, сел, достает рукавицы, ищет ботинки.
- Что ты, Симон?

Папба знает грузинский язык.
- Говорит, что пойдет, здесь пропадем.
- Куда же он?

Симон ни в какую. Выходит, что останусь один. Ну нет, будь что будет, пойду тоже. Берем ледорубы, кошки.

Ни тогда, ни теперь не помню я спуска. Что же вело нас?.. Сознание безнадежности, инстинкт самосохранения? Но подобно лунатикам прошли же мы по гибельным кручам.

Спуском руководил Папба, пусть и не был он до этого на вершинах такой трудности. Но он потомственный горец, и я видел его отвагу и силу.

Папба забивал крючья, первым спускался по навешенной веревке, помогал спускаться нам. В трудных местах выходил на разведку, а мы страховали его. Как на беду, свежий снег засыпал все следы подъема, и мы шли в тумане при видимости не более десяти метров.

Но шаг за шагом спускаемся. Руки изодраны в кровь о выступы, но плотнее прижимаемся к стене, погружаем пальцы в забитые снегом трещины. Папба зорко следит за каждым движением, осторожно выдает веревку. А мы ползем, падаем и снова вылезаем на хребет, цепляясь руками за каждый выступ гребня.

В полдень выходим на ледник. Облачность рассеивается, вернее, мы выходим из облаков. Папба торопит, боится, что мы выйдем из строя. На кошках спускаемся по леднику. Долго плутаем в лабиринте трещин.
От скальной гряды хребта хорошо видна Кистинка, но она в таком глубоком далеком ущелье, что отчаяние овладевает нами.

Вечер застал нас у языка ледника. С неописуемым наслаждением пьем ледяную воду, впервые за два дня съели по сухарю с консервами. Пытаюсь подняться - ни в какую. Ноги как на шарнирах с испорченной защелкой: подгибаются, не держат. Но оставаться нельзя. Без палатки, ватников замерзнем. Помогли друг другу подняться, связались, пошли.

На вершинах еще розовеет отсвет заката, а на склоне уже темно. Идущий первым Папба освещает спичками каждый шаг. Все круче усыпанные свежим снегом скалы. Решаем заночевать.

Так, скорчившись на скале, и начали памятную холодную ночевку. К боли от ран, к изнеможению прибавился холод. Конечно, не до сна. Забудешься в оцепенении, покачнешься, откроешь глаза, окликнешь товарищей. «Живы!» Потрешь захолодевшие щеки, нос, пошевелишь пальцами ног и снова ждешь.

Всему бывает конец, прошла и эта ночь. Лишь чуть развиднелось, я огляделся и ахнул: сидим среди камней у кромки обрыва. Вовремя остановились.

Спуск длился 5-6 часов. Он запомнился как беспрерывная цепь мучительных усилий. До речки оставалось несколько сот метров, когда Симон и я, точно подкошенные, свалились на траву. Ощущение опасности пропало, силы сразу оставили нас. Папба пошел один.

Часа через три слышу слабый свист. Отвечаю. Из тумана возникли два незнакомых человека с лошадью.

Под вечер, смастерив подобие носилок, альпинисты понесли нас к шоссе. Вот уже бегут навстречу мои товарищи, с ними врач. Впереди испытанный друг Энвер Папба!

* * *

Поместили нас в больницу. Там и дошла до меня тяжелая весть: после тридцати дней пребывания на Казбеке погиб в ледовой трещине О. А. Мусаелян.

А с Папбой не расставался я до конца войны, многое с ним пережил, совершили немало восхождений, в том числе в 1945 г. на Софруджу.

В 1949 г. я прибыл в село Гергети, чтобы начать отсюда восхождение на Казбек. И вот прихрамывая бежит Симон Хуцишвили. Радостно обнялись. Узнал, что иду на Казбек: «Возьмите и меня. Я и сейчас хорошо хожу. Только вот ночевать на вершине не буду».

¹ Метод определения геодезических координат точек земной поверхности путем точных линейных и угловых измерений с последующими вычислениями.
² Алеша Джапаридзе, Келешби Ониани, Николай Мухин в 1945 г. погибли под лавиной на Ушбе.

Автор: С. М. Герман